Ноготь генерала - Рассказы - Каталог статей

- Я как раз по делу и звоню, ты сегодня не очень занят?

- Вроде нет, операций на сегодня не запланировано.

- Ошибаешься, сынок. Дело вот в чем. Ко мне сейчас звонил один мой старый друг, Витя Шульга, он отставной генерал. Ты его, скорее всего, не помнишь. Мы с ним знакомы больше сорока лет. Они с Зиной – женой, у нас часто бывали, когда ты еще маленьким был. Потом, по службе он уехал в Россию, долгое время был начальником генштаба. Затем перебрался в Москву, на высоких постах работал. Короче, в прошлом году ушел в отставку и вернулся обратно в Баку, он коренной бакинец. Так вот, у него какие то проблемы с ногтем на ноге, то ли врос, то ли еще что. Ему в Москве не раз предлагали операцию, но он отказывался. В общем, надо помочь старику, а то мучается.

- Так я же тебе объясняю, не хочет он в госпиталь. Он как узнал, что ты у меня хирург, так сразу решил к тебе прийти. Говорит: «твой сын не может быть плохим хирургом, я свой палец только ему доверю». Видишь, какая честь. Он же тебя с пеленок знает. За последний месяц уже дважды звонил, а сегодня попросил меня с тобой переговорить. Если ты не возражаешь, он заедет.

- Пап, так у нас же ведомственная больница, а он человек военный, а тем более, генерал. Как же я его оформлю? Потом голова болеть будет.

- Послушай, сынок. Из-за Шульги у тебя голова болеть не будет. Он очень авторитетный человек, у него большие связи, как в Баку, так и в Москве. Его в Политбюро знают. Если надо, он позвонит твоему министру или еще выше и все вопросы отпадут сами собой. Он с ними со всеми на «ты». Понимаешь, о чем я толкую?

Две последние фразы вдохновили меня на подвиг. В голове суетливо забегали разные мыслишки. «Надо же, неплохая перспектива для начинающего хирурга», прагматично сообразил я и незамедлительно ответил:

- А ты не пробуй, просто выдерни, этот чертов ноготь, и Витя будет тебе благодарен. И, в конце концов, для тебя же это маленькая операция. За время нашего разговора, ты бы его уже три раза выдернул. Ну что, прислать его к тебе?

- Он просил не делать операцию под местной анестезией. Уж очень он уколов боится. Усыпи его чем-нибудь, чтобы вообще ничего не чувствовал. Это единственное условие, при котором он согласен идти на операцию.

- А я его не уговаривал идти на операцию, - обиделся я.

- Ну, хорошо, хорошо, это его покорная просьба. Так устраивает?

- Ладно, шучу. Пусть приезжает.

Через два часа в двери ординаторской показалась огромная фигура генерала. Мой коллега, Фикуш, сидевший напротив, развернул свою голову так, что казалось, вот-вот свернет себе шею. Честно говоря, я не ожидал увидеть такое. Ростом он был метра под два, весил, как потом выяснилось, 148 кг – это почти полтора центнера. На нем была, сшитая по индивидуальному заказу, генеральская форма, на брюках – широкие, красные лампасы. Китель ярко сверкал от генеральских пагонов и всевозможных наград. Особняком от других орденов, блестела Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Ё-моё! Я остолбенел. Ишь как вырядился, как на парад. И впрямь, такое я видел только 9 Мая, да и то, по телевизору во время прямой трансляции с Парада Победы. Мне вдруг представилось, что во дворе больницы должна стоять открытая белая «Чайка», на каких обычно подобные генералы, под трубы Марша объезжали Красную Площадь и приветствовали армейские части. Ё-моё еще раз!

Не знаю, каким в тот момент было мое лицо, но, судя по обалдевшему взгляду Фикуша, можно было предположить, что выглядел я так, словно меня неожиданно по затылку огрели горячей сковородой.

Быстро оценив ситуацию на местности, генерал бодро зашагал в моем направлении с широченной улыбкой на огромном розовом лице и, протянутой, как лопата, рукой. Для моей полной паники не хватало только его команды: «Орудия к бою!».

- Узнаю, узнаюю» - громовым голосом сказал он, вытряхивая меня за руку, - ну, весь в отца, …весь. Молодец-то, какой!

Вообще то, ничего удивительного в том, что он меня узнал, не было. Фикуш был лысым, толстым, коротким человечком, лет под шестьдесят, никак не подходящим на роль сына моего отца. А кроме нас в комнате никого не было.

- Разрешите представиться! Генерал Шульга, Виктор Львович!

- Знаю, знаю, - перебил меня Виктор Львович, - дорогой ты мой доктор, мы с твоим отцом старые друзья, не один пуд хлеба и не одно ведро водки вместе искушали. Я-ж тебя, когда в последний раз видел, ты вот таким был, - он показал мне свою ладонь, размером с недоношенное дитя и громко расхохотался. Ему явно понравилось такое сравнение. Меня сильно удивила, доселе не известная мне сторона, прошлого моего папочки, но в ответ я только сконфуженно булькнул и посмотрел на Фикуша. Тот молча вертел испуганными глазками, пытаясь охватить взглядом одновременно и меня и генерала. Когда тот сказал про ведро водки, на лице доктора появилось ехидное, полоумное выражение, чем-то напоминающее улыбку дебила. Но одно было ясно, он хотел раствориться, стать невидимым, так как не был уверен в цели визита столь колоритной личности и не знал, как себя в данном случае вести. Но выйти он никак не мог. Любопытство не пускало.

Настроение у генерала было явно приподнятым, а может быть, он был таким всегда. Во всяком случае, он сразу же взял инициативу в свои руки.

- Значит так, доктор, - громко начал он, - отец наверно рассказал тебе, как у меня обстоят дела. Долгая история, шесть лет эта зараза меня терзает. Сил моих нет больше. В общем, избавляй меня, дорогой доктор, от этой напасти, избавляй. Только Христом-Богом молю, усыпи меня, а там делай что хочешь. Черт, войну прошел, фашиста не боялся, а докторов боюсь. Ну, что-ж тут поделаешь, - и он опять расхохотался на все отделение.

На его голос в ординаторскую постепенно стали заглядывать сначала работники, а затем и больные, кто мог ходить.

- Хорошо, Виктор Львович. Присядьте, пожалуйста, я Вас осмотрю.… Так-так, все ясно, этот ноготь действительно надо удалять. Это займет всего-то минут десять-пятнадцать. У Вас паспорт с собой? Я сам все оформлю.

- Какой там паспорт? Не надо меня никуда оформлять, доктор, время дорого. Дергай его и все дела. Я за все отвечаю, - потом мягко добавил: - дорогой ты мой, разве-ж я тебя в обиду дам? Я-ж тебя с таких вот лет знаю, - и опять показал мне свою лопату.

- Мда. Ну, хорошо, Виктор Львович, Вы тут посидите пять минут, а я схожу за анестезиологом и отдам в операционной кое-какие распоряжения.

- Во-во, это по-нашему. Распоряжайся, а я пока тут посижу, - прогремел Виктор Львович и исподлобья метнул взгляд в сторону растерянного Фикуша, - да-да, я его вот с таких лет знаю, ишь, какой вымахал. Повзрослел. Молодец, молоде-ец! А вы значит, вместе работаете? – и, не дожидаясь ответа, продолжил, - молодцы! Я как-то раньше бывал в этой больнице. Хорошая больница, хорошая…

Фикуш покорно склонил голову набок, пытаясь изобразить полное подчинение и согласие. К этому времени он уже понял, что высокий гость пришел на операцию, а значит ему, Фикушу, ничто плохое не грозит. Теперь, он пытался произвести на Виктора Львовича самое хорошее впечатление. Он состроил удивленные глазки и стал с умилением кивать головой в такт каждому слову великана, при этом улыбка его сделалась еще шире, и от этого еще глупее. Я вышел.

Заведующий отделением, как всегда, уже был в курсе дела. Донесли.

- Да его в ЦК и Совмине даже уборщицы знают. Он же с Брежневым водку пил. Когда он в Москве был, его и по телевизору часто показывали…. Крутой мужик. Ну, парень, с таким дядей тебе отсюда дорога только вверх. Дерзай, но помни: я ничего не видел, ничего не знаю. Понял?

Пациента раздели и взвесили, чтобы рассчитать дозу лекарства для внутривенного наркоза. Однако, одеть его в пижаму оказалось гораздо труднее, чем раздеть. Ни в отделении, ни на складе не нашлось подходящего размера. Самые большие штаны пришлось снизу распороть, но и они сидели на нем как удлиненные шорты. Ну и ладно. Сверху генерал остался в своей майке. Задачей не легче, оказалось укладывание его на операционный стол. Даже привязанный ремнями, он все время норовил сползти. Слева и справа от стола свисало килограммов по двадцать. Самого стола под ним видно не было, казалось, тело висит в воздухе, подпираемое единственной гидравлической опорой, как в цирке, под гипнозом. Зрелище – сами понимаете, не для слабонервных.

Перед тем, как уснуть, генерал приподнял свою бычью голову и, презрительно посмотрев на торчащий вверх большой палец, победоносно произнес:

- У-у, Иуда паршивый. Щас он тебя…, - и, не договорив, плюхнулся обратно на подушку.

- У тебя пять минут перед тем, как он проснется, - предупредил меня анестезиолог.

- Так, Тоня, давай быстрее зажим…, не этот, короткий,… и ножницы.

И только я собрался приступить к удалению, как вдруг:

- Стоп! - пауза, - Стоп! Он не дышит, - прохрипел анестезиолог.

- Постой… - все замерли, -…нет, не определяется. Остановка сердца.

У меня помутилось сознание. Несколько секунд в исступлении я бесцельно пялился на анестезиолога, который судорожно пытался наладить ИВЛ (аппарат искусственной вентиляции легких). Затем, у меня вдруг сработал условный рефлекс.

- Это потом! - заорал я, - бери маску, начинай искусственное дыхание, - а сам, не долго думая, сиганул вверх и сел верхом на широченную генеральскую грудь. Кстати, в обычное время я бы так не смог.

- Я буду делать массаж сердца, а ты Сашок – дыши, дыши дорогой, давай, пять к одному. Через пару минут выиграем время, поставишь трубку и подключишь к аппарату. А пока дыши…

В голове творился полный сумбур. Я не совсем понимал, что произошло. В миг все потеряло для меня значение. Только генерал и я. И еще Сашок, и то потому, что он сейчас дышал за пациента, он помогал мне вернуть человека к жизни, и он давал мне шанс на удачу.

- Да, и еще, - я вспомнил про операционную сестру, - Тоня, беги в соседнюю операционную, там сосудистые хирурги сегодня оперировали, если они еще там, зови их сюда!

Тоня, не дожидаясь конца моего предложения, пулей выскочила вон.

Буквально через полминуты в операционную, с выпученными от возбуждения глазами, влетела сначала Тоня, а за ней неторопливо вошел Энвер Мурадович – старый, опытный врач, в прошлом – кардиохирург. На мое счастье, он только что закончил свою операцию, и собирался переодеться, тут его Тоня и перехватила. Когда он вошел, то его взору предстала следующая картина. На операционном столе лежал связанный, громадных размеров мужчина в шортах и в майке, верхом на нем сидел я и совершал скакательные телодвижения, возможно, выглядевшие со стороны как не совсем приличные. А «скакал» я не потому что возомнил себя ковбоем, а из-за того, что мои колени не доставали до стола, и у меня не было точки опоры, чтобы выполнять массаж руками. Вот я и делал его, как мог – всем грузом своего тела. Внизу, у головы пациента с маской в руках стоял позеленевший Саша и испуганно хлопал глазами, ожидая своей очереди. Тоня, ломая руки, бегала взад-вперед по операционной и все время повторяла: «… а мне что делать, а мне что делать?».

- Да помолчи ты! - рявкнул Энвер Мурадович, затем обратился ко мне: - ты, что там делаешь?

- А я с пола не достаю, - жалобно объяснил я, - тут понимаете, какое дело…, тут ноготь был, а он под местной не захотел, и вот…, теперь остановка сердца.… уходит дяденька.

- Ну-ка слезай оттуда. Саша, хватит дуть, ставь трубку. Сестра, быстро набор для торакотомии, - потом повернулся ко мне и добавил: - сейчас будем открывать грудную клетку, открытый массаж - это единственный шанс. Такую тушу по-другому не раскачаешь. Сколько минут прошло с момента остановки?

Тоня забегала на радостях, ей тоже нашлось дело.

- Доктор, Вам какой, большой набор или малый? А кусачки, какие, изогнутые или…

- Слушай, заткнись и давай, что под рукой! - не на шутку рассердился Энвер Мурадович, и Тоня недвусмысленно поняв, что сейчас и правда лучше всего заткнуться, быстро подкатила столик и, подняв брови дугой, выразила, таким образом, полную готовность.

Не буду мучить читателя подробностями этой хирургической операции, но принцип заключается в том, что рассечением грудной клетки обеспечивается открытый доступ к сердцу, которое массируется непосредственно руками. Если сердце удается «запустить», то на всю грудную клетку накладывается гипсовый корсет на время сращения ребер и пациент переводится на специальный режим.

К счастью, на этот раз нам повезло. Общими усилиями сердце удалось завести.

Вы можете себе представить внутреннее состояние врача, который в результате жесткой борьбы, ценою нескольких месяцев, а может и лет собственной жизни, только что вырвал из рук смерти другую человеческую жизнь?

Наряду с триумфом наступает пустота, вакуум. Возможно, это природный механизм самосохранения. Слишком сильные эмоции могут также сильно навредить. А борьба за жизнь, тем более, чужую, поверьте мне, это довольно сильный стресс.

Так или иначе, могучее сердце генерала забилось вновь. Сам же он, все еще находился под наркозом, теперь уже интубационным, и был подключен к системе жизнеобеспечения. Я изнемогал от жажды, и когда сердечный ритм полностью восстановился, вышел из операционной и направился в ординаторскую, чтобы выпить чаю и выкурить сигарету. Мне сказали, что звонил отец. В голове творилось черт знает что. Я не знал, что ему ответить, как объяснить то, что человек, за которого он так настоятельно просил, чуть не отправился на тот свет. Кроме него, звонила еще и женщина, сказала, что она жена генерала и спрашивала о том, когда ее муж вернется домой. Я ничего не знал и старался ни о чем не думать. Моему мозгу нужен был покой.

Тем временем, все санитары и медсестры нашего отделения в составе пяти человек собрались в операционной, чтобы помочь анестезиологу перенести пациента с операционного стола на носилки и перевезти его в реанимационную палату. И кто же мог подумать, что вся эта братия, не удержав одного, единственного человека, уронит его на каменный пол. Когда Тоня вбежала в ординаторскую, по ее шарообразным глазам я почувствовал неладное.

В операционной творился хаос. Шесть человек, включая Сашу, бегали вокруг распластанного на полу генерала и не могли ничего поделать, уж очень тяжелым он был. Виктор Львович все еще был под наркозом, одна его нога была неестественно отведена в сторону. «Перелом…» - подумал я, «…только этого мне не хватало». Срочно вызвали персонал из других отделений, а также рентгенолога и дежурного терапевта. В операционной собралось человек двенадцать. Все дружно посмотрели, посовещались, потом кое-как перенесли горе-пациента обратно на операционный стол. Через двадцать минут рентгенолог вынес приговор: «Перелом шейки бедренной кости со смещением». Ясное дело – надо оперировать.

Операция длилась около четырех часов. После операции на всю конечность, как полагается, начиная от середины туловища и до основания пальцев, наложили гипсовую повязку. Переносить генерала пока не стали, решили подождать, пока высохнет гипс. Я уже от него не отходил, тем более, что за дверью операционной меня поджидали с объяснениями мой папа и генеральша со звучной, но не обещающей ничего хорошего, фамилией: Зинаида Федоровна Шульга-Андропова.

Но в тот момент меня больше всего беспокоило состояние пациента. Не стоит и говорить о том, что с вожделенной идеей о хорошей карьере я уже давно распрощался. Как бы чего похуже не вышло…

Виктор Львович пробудился в двенадцатом часу ночи. Открыв глаза, он увидел меня.

- А-а, доктор, дорогой ты мой. Все уже? Так быстро? Я даже поспать не успел. Ты молоде-ец. Я же говорил…, ты молоде-ец. От души благодарен, от души, - с этими словами он приложил руку к груди.

Не много потребовалось Виктору Львовичу времени, чтобы понять, что с его грудью что-то не так. Он сделал над собой усилие, приподнял голову и посмотрел вниз, на себя. Почти от шеи и до самых пальцев правой ноги он был закован в сплошную гипсовую броню. Из всех членов его многострадального тела, во все стороны тянулись всевозможные трубки разного калибра. Еще одну, самую толстую, нянечка - тетя Нюра со словами: «Потерпи голубчик, потерпи…», пыталась вставить ему в зад.

Но и не это было самым страшным. Сломанная нога лежала на подушке и была слегка приподнята, так что Виктор Львович сразу же отчетливо разглядел свой, вызывающе торчащий из-под гипса, большой палец, на котором по-прежнему чернел злополучный ноготь.

Генерал Шульга благополучно поправился, хотя это стоило мне немалых усилий и бессонных ночей. Вопреки моим опасениям, поломанная нога зажила, и Виктор Львович вновь зашагал, правда, уже с тростью. Через год после этого события мы с ним даже на свадьбе отплясывали. Ноготь я ему все-таки удалил под местной анестезией, пока он находился в больнице и после этого он очень долго и громко матерился в воздух из-за того, что это было вовсе не больно, а он, старый пень, боялся. Радости вполне хватило, чтобы забыть обо всех остальных болячках.

Карьеру, конечно, он мне не сделал, но от всех возможных неприятностей, связанных с нарушением правил приема больных, оградил. После выписки из больницы, он устроил грандиозный банкет в честь работников нашего отделения, дарил всем подарки. Несколько раз он присылал за мной машину к концу рабочего дня, и мы отправлялись в какой-нибудь ресторан, где в компании его бесчисленных знакомых выпивалось неимоверное количество водки, после чего Виктор Львович с удовольствием расхваливал меня присутствующим и представлял как своего самого молодого друга. Иногда мне удавалось отлынивать, но с ним трудно было спорить.

Еще через год, в 1987 году у него случился обширный инфаркт. Из Москвы прилетел Кремлевский профессор. Пить и курить генералу категорически запретили, но разве его можно было в чем-нибудь убедить? Через месяц лечения он перебрался на свою дачу в Мардакяны и больше оттуда никогда не уезжал. Я несколько раз навещал его там. Однажды, Зинаида Федоровна тайком пожаловалась мне на то, что он, дескать, продолжает пить и много курит. Моя лукавая попытка поговорить с ним об этом, не возымела никакого успеха. Поняв, откуда исходит каверза, он раздраженно махнул ручищей в сторону жены: «Зина, ты ничего не понимаешь, это фронтовая привычка. Не ввязывай человека в свои интрижки». Вот такой был интересный человек.

Осенью 1987 года, отставной генерал Шульга Виктор Львович скончался на своей даче, в Мардакянах от повторного инфаркта миокарда. Был похоронен в Баку, на второй Аллее Почетного Захоронения со всеми воинскими почестями.